Мы прилетели в Рим поздно ночью и, получив чемодан, где-то во втором часу утра поехали на автобусе из аэропорта в город. Автобус шёл со страшной скоростью в полной темноте, и было трудно понять, по какой стране мы едем. Но потом показались первые развалины и колонны, подсвеченные прожекторами, а затем из темноты вдруг начал выплывать Колизей – огромная, витая махина с чёрными провалами – и автобус огибал его по кругу, как будто специально для нас. С этого начался Рим.
Потом замелькали многоэтажные дома (которых почти нет в Израиле, и от них успеваешь отвыкнуть, как и от необходимости высоко задирать голову), каменные мостовые, купола соборов, площади размером со стадион.
Италия преспокойно живет без английского языка, и в массе своей итальянцы говорят по-немецки, что не удивительно для тех, кто знает историю довоенной и военной Италии. Однако, усвоив десяток-два итальянских cлов, можно бодро объясняться жестами и вас поймут! Во всяком так мы быстро нашли с итальянцами общий язык за те четыре дня, что провели в Риме.
Это необычайно просторный и вольный город. Если смотреть на него сверху, перед тобой – тысячи куполов, шпилей и черепичных крыш с маленькими двориками на верхних этажах.
Нам очень повезло с погодой: было жарко, но терпимо. От жажды мы не мучались еще и потому, что чуть ли не на каждом углу из стены высовывается львиная пасть, и оттуда льётся чистая и холодная питьевая вода. Так что мы носили с собой складной стаканчик, и пили «из львов», как лошади.
Вообще, Рим – город фонтанов, они неописуемо красивы и разнообразны. В жару они очень соблазнительны, в них хочется окунуться, и иногда ребятня это делает. Мы видели это на одной из самых дивных площадей – пьяцца Навона.
Мы вышли на неё из какого-то переулка и замерли. Окружённая со всех сторон домами, прилепившаяся к собору, эта площадь отрезана от всякого городского шума и толпы. На ней три ослепительных фонтана, и вокруг – стаи голубей. И в этой тишине в одном из фонтанов плескалось трое парней в рубашках и штанах. На земле стояла их обувь, а они ныряли и бултыхались в своё удовольствие. Причем на них никто особенно не обращал внимания. Художники торговали своими картинами, вокруг ходили группы туристов, а мы сидели под стеной собора и ели мороженое.
После пьяцца Навона уже не удивляешься такому расположению других площадей, так их строили по всей Италии: замкнутый квадрат, создающий ощущение уюта, тишины и классической красоты.
По Риму мы бродили пешком. Во-первых, потому что жили в самом центре, и до Ватикана было всего полчаса ходьбы через один из мостов, пересекающих Тибр. Во-вторых, потому что любой город (а такой тем более) можно узнать только ногами, что мы и делали. В Риме мы себя чувствовали настолько свободно и спокойно, как будто сами там жили. Как это ни странно, толпа не только не давила, но мы очень скоро перестали ее замечать.
Нельзя сказать, что в Риме чересчур шумно: тут дело, видимо, в том, что в сотнях улочек и переулков растворяешься до того, что людей уже не замечаешь.
Машин полно, и итальянцы (будучи патриотами, они ездят, в основном, на различных моделях
«Фиата») несутся на них с не меньшей скоростью, чем в Израиле, и с той же безалаберностью.
Определённой неожиданностью стало большое количество женщин на мотоциклах и мотороллерах,
многие из которых к тому же были в юбках.
Весь Рим – ступени, стены, пьедесталы памятников – испещрен свастикой, и серпом и молотом в сопровождении соответствующих лозунгов «Фашизм мёртв» или «Фашизм жив», и «Голосуйте за коммунистов». Между этими двумя полюсами и живёт этот город, и вся страна. Все страхи, связанные с «Красными бригадами», туристы не чувствуют... впрочем, точно так же, как и местные жители, которые живут своей жизнью, а страхи черпают из газет.
Сами итальянцы выглядят очень аккуратно, что особенно контрастно после Израиля. Служащие идут на работу в отутюженных брюках, пиджаках, а то и в галстуках. Дорогу показывают очень любезно, и к туристам относятся снисходительно.
Туристическая индустрия работает на полный ход, и из туристов выкачивают миллионы, подсовывая им всякие подделки, сувенирную дрянь и обдуривая на каждом шагу. Тут же по ходу несколько способов такого обдуривания: на витрине стоит салат, и рядом с ним табличка с цифрой «500 лир». Полагая, что имеется в виду порция, ты делаешь заказ и, съев салат, выясняешь, что 500 лир стоит только сто граммов, а съеденное тобой оценивается в четыре-пять раз больше. Таким же образом в меню против названия вина стоит цифра "800" и ты это вино заказываешь, и принесенную бутылку с удовольствием выпиваешь. После этого официант, отвечая на твой недоуменный вопрос, объясняет, что 800 лир стоит открытый графинчик, а тебе принесли закрытую бутылку (которую, заметим, ты вовсе не просил), и за это надо заплатить 4.506 лир.
Одной из самых замечательных шуток является "плата за скатерть". Все столики в итальянских ресторанчиках и тратториях накрыты разноцветными скатертями, которые прямо при тебе меняют и за это берётся специальная плата, оговоренная в меню. Скажем, 400 лир. Но в Венеции, в одном уютном местечке (где у нас, кстати, и была история с салатом), нам заявили ,что скатерть-то одна, но нас двое! Поэтому и платить надо вдвойне.
Если говорить о итальянской кухне и ресторациях, надо отметить, что именно в тратториях (цивилизованном варианте старорусских харчевен) итальянцы ухитрились сохранить стиль семейного предприятия: всё чисто и вкусно, на стенах умилительно-аляповатые картинки и фотографии, на кухне и за стойкой – члены одной семьи, которыё бегут к тебе то с одним, то с другим. Конечно же, мы наворачивали знаменитые спагетти, к которым подаётся тёртый сыр, и ели круглые пиццы с грибами и томатами, запивая всё это дело чудесным и дешёвым вином. Кстати, им можно замечательно утолить жажду, поэтому никакие соки и воды дополнительно не нужны.
Едят в Италии хорошо, много, медленно и с удовольствием, смачно поливая и сдабривая еду соусами и специями, которые подают к столу вместе с оливковым маслом и бальзамическим уксусом. И обязательный графинчик с вином.
При желании всегда можно найти местечко подешевле. Вывески «траттория» с нас было вполне достаточно, и только снобы будут кочевряжиться, убеждая, что рестораны гораздо лучше. В Италии эта разница иногда только в названии. Много столиков вынесено на улицу, и вечером это привлекает особенно: идёшь себе по полутёмной улочке и вдруг выходишь к увитой вьюнком террасе или освещенному фонариками углу, где стоит пяток столиков, накрытых вышеупомянутыми скатертями. И хочется сесть прямо тут, в тишине и покое, и смотреть через фонарики и листья на этот немыслимый город. Почему немыслимый? Потому, что его знаешь с детства: его историю, его памятники и здания, названия его улиц. И вдруг сам оказываешься в нем и всё это вокруг тебя, только не на книжных страницах, а под твоими ногами и перед твоими глазами. Так с нами и было: Форум, Ватикан, Пантеон, Колизей... мы входили и почти физически ощущали их (и наш) возраст.
2.
Рим – католический город, и это чувствуется не только рядом с Ватиканом. На разных углах, на уровне человеческого роста укреплены лики Святой Девы в застеклённой раме и вокруг – цветы и фонарики. Ночью они зажигаются, и в темноте эти тихие, тёплые огоньки только увеличивают ощущение покоя.
Весь город просто набит скульптурой и после Израиля, особенно после Израиля (где религиозный закон и давняя традиция не допускают воспроизведения человеческого образа, поэтому скульптуры, как таковой, нет…мелькнут кое-где, в закрытых помещениях или в саду, какие-нибудь бюстики, но этим дело и кончается) глаза и сердце просто пировали. Причём, кажется, что всё это сделано из чистейшего мрамора, поэтому сам город становится таким ярким и промытым, что порой приходилось зажмуриваться. Паустовский где-то упомянул, что в Риме «желтоватый воздух». Не знаю, в какой сезон и в какое время дня он гулял по Риму, но мы этой желтизны нигде не видели, а вот белизны хватало.
При слове "белизна" сразу вспоминается Полина Боргезе, изваянная Кановой так соблазнительно и безумно легко, что ее полуголое тело, кажется, дышит, а укрывающая его ткань вот-вот спадёт.
Она полулежит в самом центре одного из залов виллы Боргезе и по привычке вовсе не удивляется тому, что её красоту и наготу разглядывает столько народу.
Парк виллы Боргезе прекрасен и огромен: есть там и пруды, где плавают утки и катаются на лодках, всё ухожено и вылизано, и скамейки не сломаны, и дорожки подметены. Недалеко от виллы мы нашли забавные и смешные водяные часы, полузаросшие какими-то растениями, внутри которых льётся вода из сложного переплетения всяких трубок и трубочек, дёргаются какие-то рычажки, но часы идут. Наверное, это достаточно древний аппарат.
Рим устремлен вверх, и это ощущение создаётся не только самими домами, но и лестницами. Их так же много, как и фонтанов, и они часто густо укрыты зарослями вьюнка. На них повсюду кто-то сидит, там закусывают, раскладывают товар для продажи, и просто болтают. Самыми знаменитыми считаются "Испанские ступени", находившиеся от нас в пяти минутах, так что мы спускались и поднимались по ним много раз в день. Если смотреть снизу, ступени волнами взбегают вверх, к церкви. Если смотреть сверху, они стекают вниз, широкими полукружьями, к фонтану. И прямо на ступенях весь день что-то продаётся – от ремней и свистулек до самодельных картин.
Там тебе предлагают нарисовать портрет или дружеский шарж, если у тебя есть чувство юмора и большая самоуверенность. Как правило, эти ребята набили себе руку на воспроизведении отдельных черт лица, но сами лица получаются чугунными и какими-то окоченелыми. Пейзажи выглядят чуть получше, но всё это, по большей части, ремесленная работа, рассчитанная, как и всё остальное, на быстрый заработок.
Мы тоже садились на ступени, в основном, для того, чтобы поесть мороженое. Оно в Риме просто замечательное. При этом нас всё время развлекала и радовала возможность заказывать мороженое «по картинке»: у входа в разные бары и лавки висит жестяная картинка, где изображено 10-15 сортов мороженого с названиями и ценами. Так что достаточно ткнуть пальцем в любое и сказать «уно». Кроме мороженого на палочке, есть много сортов в коробочках, к которым выдаётся пластмассовая лопаточка.
Конечно, в первый же день мы пошли смотреть Колизей и Форум.
Тебя потрясает не столько то, что ты видишь, сколько то, что ты знаешь.
Уцелевшая часть трибун, опоры арены, загоны и гигантские клетки, где держали диких зверей, коридоры, по которым гладиаторы выходили на арену. Из книг можно узнать многое, но всё-таки, чтобы по-настоящему ощутить имперский размах строительства и гигантские размеры этих сооружений, надо рядом с ними постоять, задрав голову.
В отличие от разбросанных по Форуму колонн,
Колизей вовсе не производит впечатления развалин, и знаменитая кривая линия, накручивая один ярус за другим, кажется, перехлёстывает полнеба. Напротив Колизея – всякие ларьки, и на них – развал магнитофонных плёнок. Мы купили запись Челентано, которыми Италия торгует, как Россия – матрёшками. Но если матрешка остается целехонька, пиратская запись Челентано сразу размагнитилась.
Колизей и Форум – главная остановка для всех экскурсий, поэтому мы сбежали от толпы в другие улицы и уголки. В одном из них, на виа Венето,27 (прямо у входа на станцию метро "Барберини") нашлось нечто поразительное: маленькая церковь капуцинов с внутренним кладбищем, где... Как бы это описать, чтобы не было страшно, но было смешно? Шесть маленьких ниш украшены снизу доверху всеми подробностями человеческой анатомии. Какой-то сумасшедший гений выложил на потолке узоры из хрящиков, сделал часы и лампы из берцовых костей, нарисовал на стенах цветы из больших и маленьких косточек тазобедренных и голеностопных суставов, и всё это необычайно искусно и с большим вкусом. Некоторые углубления завалены черепами, но опять же составляющими стройные арки и органично дополняющими общую композицию.
Воображение этого человека просто удивительно, а работа кропотлива и тонка. Братья-капуцины очень гордятся уникальностью своей церкви, и туда приходят те, кому попалось название в одном из путеводителей. У нас это было под рубрикой «Просто для развлечения» и мы его получили, хотя сейчас думаешь, а что тут, собственно, развлекательного?
Всякие харчевни, расположенные у знаменитых мест, носят те же названия (если ты, скажем, стоишь у знаменитого фонтана Треви, можешь быть уверен, что вокруг не менее десятка заведений имеют вывески «У фонтана Треви» или «Ресторан Треви»). Вот только рядом с банями Каракаллы почему-то не было ресторанчика «Баня».
Ещё два слова о фонтане Треви:
там в любое время толпа народа, туда по традиции кидают мелкие монеты, чтобы вернуться в Рим, и там особенно остро чувствуется красота Рима.
Причём, абсолютная красота, заставляющая тебя почти физически ощущать своё несовершенство. В этом ещё одно резкое отличие от Израиля, где общая приниженность и приземлённость на фоне сельской местности притупляет то чувство красоты, которое пробуждается в Италии. Здесь ты буквально причащаешься к этой красоте, переходишь в неё, как в новую веру.
Мы не ставили перед собой цель побывать всюду: на это не хватило бы физических сил, а, кроме того, из-за переутомления впечатление было бы напрочь испорчено. Поэтому мы смотрели Рим в своё удовольствие и шли туда, куда хотелось. Так мы добрались до Пантеона. Кажется, он весь – сплошной купол, гулкий и уходящий в такую высь, что и конца не видно.
Но конец всё-таки есть и там, в самом центре купола – девятиметровое отверстие, через которое в ненастную погоду внутрь попадает дождь, а в хорошие дни – солнце. При нас это был именно солнечный столб, наискось рассекающий здание. Гигантский зал, где по кругу установлены надгробия, одно из которых принадлежит Рафаэлю. Что же, по имперским масштабам, королям выпадали большие почести, чем художникам. Но, с другой стороны, зачем Рафаэлю колонны и балдахины – он ведь и так Рафаэль.
Во всех зданиях такого типа в Риме установлены аппараты с записью обзорно-пояснительного текста на четырех языках, куда надо бросить две монеты по сто лир, и два человека могут взять наушники и слушать историю постройки и пр. Иногда мы это делали, и особенно удобно это было в Сикстинской капелле, где роспись стен и потолков связана с немыслимым количеством деталей и подробностей из Ветхого завета, жизнеописаний пап и истории христианства. Правда, в капелле были не стационарные аппараты, а полуметровые «брёвна», которые нужно прикладывать к уху и стоять в центре зала только внутри красного квадрата, за пределами которого уже ничего не слышно. Так мы и бродили с этими штуками по капелле, пока не дошли до зала, над которым так долго работал Микеланджело. Надо сказать, что внутри капеллы, и, особенно, внутри Ватикана, перестаёшь воспринимать живопись и фрески только, как искусство, и смотришь на всё это, как на мощный религиозный призыв, выраженный с такой силой, страстью и гением, что религия становится искусством, а искусство – религией.
Именно так (и уверен, что только так) воспринимаешь знаменитую «Пиету» Микеланджело в базилике св. Петра.
Сколько времени уже прошло, и в памяти остался не собор, не золото и ангелы, не списки покойных пап, не алтарь, а тот застеклённый проём справа от входа, за которым прекраснейшая из Марий держит на коленях мёртвого Бога. Бессильная рука Иисуса и тонкие-тонкие пальцы Марии, вжавшиеся в эту иссохшую плоть. Нельзя поверить, что это – мрамор!
К Ватикану мы шли по берегу Тибра. По берегам ветки деревьев (ивы?) свисают почти к воде и кое-где, на закреплённых мостках – маленькие ресторанчики. В одном из них сидели Одри Хепберн и Грегори Пек во время съёмок "Римских каникул".
Чуть ли не в каждом месте возникает масса воспоминаний и ассоциаций: так, неподалёку от Ватикана мы постояли напротив изящно-готической церквушки св. Агнессы – той самой девочки, которую Рибера нарисовал на коленях, на холодном каменном полу, закутанную в нежданно отросшие волосы.
Рядом с Ватиканом – замок Сан-Анжело. К нему ведет мост, где, выстроенные парами, ангелы стоят над тобой с мечами, и ты проходишь между ними к этому картинно-рыцарскому замку, увенчанному гигантским ангелом (отсюда и название), который вздымается над городом. Вот откуда надо смотреть на Рим.
Внутри замок великолепен и в точности соответствует старинным описаниям: километровые, узкие коридоры с остатками колец в стенах для факелов, подземелья, комната для стражи, очаровательные внутренние дворики, в одном из которых сложены груды каменных ядер, винные подвалы, парадные залы... Разумеется, такое место нельзя было оставить без приработка, и на верхнем ярусе замка устроен бар-ресторан «с видом на Рим», где цены так же высоки, как и замковые стены.
Замок был построен, как усыпальница короля Мосолуса (откуда и название "мосолеум" или "мавзолей"), а позднее, в средние века, его использовали, как крепость, и говорят, что где-то спрятан подземный ход, связывающий замок с Ватиканом, по которому Папы спасались в трудную минуту.
Говоря о подземных ходах, нельзя не рассказать о посещении знаменитых катакомб на юге Рима. Туда мы добрались на автобусе (единственный раз, когда пешком было далеко и неудобно), который ехал по старой Аппиевой дороге, сохранившейся во всей прелести древнего Рима: крепостные стены по бокам, четыре-пять метров в ширину, остатки садов и развалины башен.
Вход в катакомбы без экскурсовода запрещён и понятно, почему. Как только мы туда спустились, наш проводник куда-то свернул, и оказалось, что мы не можем идти дальше, т.к. не успели заметить, в какой из «кишок» он скрылся. Потом он вернулся и мы с облегчением вздохнули. Там подлинный лабиринт и, хотя лампочки кое-где горят, становится как-то жутковато даже с группой. В этом районе есть несколько входов в другие катакомбы, но они находятся в аварийном состоянии и туда не пускают.
Мы посмотрели молельни первых христиан, места захоронений. По неточным сведениям, там захоронено не менее 70.000 человек, и делалось это, в том числе, по экономическим соображениям тоже, т.к. хоронили в несколько ярусов, что обходилось дешевле.
В одной из келий, среди других символов, на стене сохранился древний знак свастики, которого в те времена еще никто не боялся.
С нами в группе оказалась американка, которая при первых же словах о захоронениях сразу выпучила глаза и спросила гида: «А как насчёт костей?» Это было замечательно: эта особа, наверное, была уверена, что для неё уже приготовлена пара берцовых костей «на память о Риме». Хорошо, что она не была в церкви капуцинов, а то после нее там уже не на что было бы смотреть.
Эта тётка, кстати, торопилась после катакомб попасть к еженедельной проповеди Папы, выступающего перед народом по понедельникам в шесть вечера. Мы же были около собора св. Петра часа в три, и народ уже занимал места, высились горы стульев и скамеек, и вход в собор был закрыт. Так что мы только полюбовались знаменитыми средневеково-карнавальными костюмами стражи (в основном, молодые ребята, носящие свои береты, чулки и секиры с комичной окаменелостью).
Кстати, о Папе: его происхождение привлекает массы поляков. Правда, мы так и не поняли, откуда они: из самой Польши или из Америки, где их тоже хватает, а в роли местного Папы там выступает Збигнев Бржезинский. Кроме польской речи, в изобилии слышалась речь французская и немецкая, а несколько раз и русская – от тех евреев, которые сидят под Римом в ожидании американских виз.
Рим замечателен тем, что его (и общечеловеческая) история находится не внутри, в музеях, а снаружи: но не только памятники или скульптуры – сами основы зданий, части фундамента нередко датируются первыми десятилетиями христианской веры, а прямо на них надстроены более поздние сооружения.
Хорошая карта позволила нам лавировать во всём этом переплетении сравнительно легко, выплывая то тут, то там к нужному месту. Какой удивительный покой в этом городе, где улица переходит в улочку, улочка – в малюсенькую площадь, а та втекает в какой-то внутренний дворик и оттуда – снова церкви, дворцы и другие площади, другие улицы.
Вечером город подсвечен, как экран, и на нём специально выделены те же места (Форум, Колизей, площадь Венеции), которые мы обходили днём, а теперь можно заново смотреть ночью.
С сумерками мы начинали поиски очередной траттории в уютном месте с деревьями и фонариками, а главное, с неизвестными ещё блюдами и винами. Там, за столиками, в тени от ламп, в наползающей темноте и далёкой музыке, было почти невозможно поверить, что буквально на соседней улице, у тебя за спиной остался весь Рим, а ты сидишь тут за бутылкой и чёрт его знает, что это за страна, город, улица.
Музеями мы не злоупотребляли. Были в нескольких, причем с удовольствием рассматривали сами дворцы, в которых по большей части находятся музеи.
3.
После Рима легче описывать Флоренцию и Венецию, потому что, как всякие сказки, они требуют только веры и восхищения.
Благодаря железнодорожному билету, мы немного поездили по Италии: из Рима во Флоренцию, из Флоренции – в Венецию, из Венеции – до швейцарской границы, а потом, возвращаясь из Женевы, от границы – до Рима. Так что, хоть и из окна поезда, но мы насмотрелись бесконечной зелени деревьев, холмов и гор, а сколько воды! Она льется всюду и неудивительно, что в Риме столько фонтанов – кому надо экономить воду!
Во Флоренции все ходят только пешком, а по каменным мостовым медленно едут извозчики. Ежечасно звонят колокола, а на площади Синьории, перед галереей Уффици пасутся стаи голубей, которых кормом приманивают сесть на головы и руки туристов для памятного снимка.
Мы очутились в городе Микеланджело и Данте, где живы не только их творения, но и память о них самих. Вот – студия Микеланджело, вот – дом, который он купил своему племяннику, а здесь – дом-музей Данте.
В этом городе увековечены не только поэты, художники и ваятели, но и одержимый проповедник, настоятель местного доминиканского монастыря Джироламо Савонарола, который почти за 500 лет до Геббельса устраивал костры из книг, что завершилось костром для самого Савонаролы.
В этом городе всё не реально (особенно в сравнении с Римом), полу-игрушечно, и главный собор на площади Дель Дуомо выглядит свадебным тортом, расписанным кремовыми нитями зелёного цвета.
Местных жителей трудно разглядеть среди толпы туристов и все бредут по городу медленно, так же медленно, как катит свои воды Арно.
Среди многих мостов Флоренции и всего мира Понте-Веккио – самый необычный. Застроенный магазинчиками и лавочками, он – комбинация моста и улицы. Большинство магазинчиков торгует золотыми и серебряными украшениями, и изделиями из кожи. Стены некоторых магазинчиков – ни что иное, как дверцы и крышки старинных ларей и сундуков с сохранившимися петлями и замками. В центре моста сидят «хиппи», которые гоняют по Италии на мотоциклах со зверскими рисунками и эмблемами.
Сам город невелик, и его можно без труда обойти за день, при том, что Арно всегда служит хорошим ориентиром, да и башня галереи Уффици видна издалека.
Мы оказались во Флоренции в день очередной годовщины освобождения от немцев, и по этому
поводу был праздничный молебен в церкви Орсанмикеле (там великолепная мозаика и тончайшее
стекло в окнах), а по всему городу полдня маршировали разные оркестры. Сначала прошел оркестр
имени Верди, что следовало из надписи на плакате. За ним последовал оркестр имени Пуччини.
Потом началось карнавальное шествие пажей и стражников, вооружённых шпагами и секирами, и одетых в латы и шлемы. Барабанщики били в барабаны, у пажей со шляп свисали перья, и на этих мостовых, рядом с этими мостами и башнями странными казались не стражники в латах, а мы – в наших юбках и пиджаках.
Конечно, мы отдали дань галереям Уффици и Питти, но при этом вовсе не испытали положенного восторга. По-видимому, это объясняется тем, что мы ожидали гораздо большего количества знакомых и любимых картин, а оказались среди сотен вариаций безликих мадонн с мясистыми младенцами, среди стен, сплошь завешанных «неизвестными мастерами» и «учениками» вперемешку с картинами Тициана и Рафаэля.
В Уффици мы были совершенно очарованы залом Боттичелли, двумя картинами Гойи, и посмотрели много поразительных портретов Рафаэля. Но очень утомляет чрезмерность и общее изобилие всего, так что надо абсолютно точно знать, к кому ты сюда пришел.
За дворцом Питти разбиты террасные сады, уходящие вверх, откуда весь город виден, как на ладони: море черепицы, куполов и шпилей.
Мы попали на выставку «Анатомические рисунки Леонардо». В сравнении с его картинами, в
рисунках и набросках осталась кропотливая черновая разработка человеческой анатомии, и в сотнях вариантах угадывались будущие головы и тела. Что касается надписей и комментариев самого Леонардо, то сначала мы не могли понять, на каком языке они написаны, пока не вспомнили, что он писал в зеркальном отображении, и для прочтения его текстов надо приставлять к листу зеркало.
Во Флоренции мы в полном смысле слова отдыхали, и вечером сидели на одной из уютных площадей, потягивая кока-колу со льдом и слушая трюки из старых итальянских фильмов: за кулисами заводилась пластинка из классического репертуара Джильи и Ланца, а на маленькой сцене певец комически открывал рот и жестикулировал. Кроме этого, конечно, было и «живое» исполнение, и народу было полно. Кафе принадлежит какому-то поляку, и там подавали напитки с висящим на краю стакана кусочком арбуза или дыни.
Среди всяких соблазнов мы наткнулись на малину, чернику и голубику, которых в Израиле нет и в помине. Точнее, мороженое, в которое воткнута одна ягодка. Вот в таких количествах мы и ели малину.
4.
Приезд в Венецию стал продолжением сказки, когда из окон вагона мы увидели воду. Казалось, поезд въезжает прямо в эту воду, из которой вырос город.
Он неправдоподобен, но, кроме знаменитых каналов, совершенно завораживают сотни узеньких улочек, мостиков, лабиринт тропок между домами.
Вдоль Большого Канала стоят прекрасные дворцы и дома с навсегда закрытыми дверьми и полусгнившими сваями. Вода подступает почти к окнам первого этажа и в большинстве этих домов никто не живет. Особенно хорошо это видно ночью, когда плывешь по каналу, и только в нескольких окнах мелькают огоньки. В остальных – темно, что создает полное ощущение театральной декорации.
Большой канал буквально забит гондолами, лодками и катерами, как оживленная улица. Но гондольеры далеко не молоды, песен почти не поют, одеты в чёрные штаны и белые рубахи с тельняшкой, а их фирменные плоские соломенные шляпы с черными лентами больше напоминают одесских чечеточников, чем венецианских лодочников.
В Венеции есть буквально два-три моста через Большой канал, а в остальных местах через него нельзя перебраться и вдоль него нельзя пройти. Нет мостовых. Так что надо садиться в речной трамвайчик. Девятнадцать пристаней расположены вдоль всего канала с обеих сторон на расстоянии трех-пяти минут друг от друга. Места на корме и на носу всегда заняты.
Самое смешное во время прогулок по Венеции: на каждом углу нарисована стрелка и указатель, как отсюда выйти. Это похоже на детскую игру, но без этих стрелок, в самом деле, было бы невозможно выбраться. А так ты сверяешься с картой, и кружишь, кружишь по стрелкам, проверяя свою сообразительность и выносливость.
На площади Сан-Марко, под звон колоколов, среди толпы туристов и голубиных стай, мы решили присесть за столик одного из кафе. Рядом играл оркестрик, и все было очень славно.
Выпили кока-колу со льдом, но, увидев счёт, чуть не упали. Когда я спросил, почему же кола столько стоит, официант только гнусно ухмыльнулся: «А вы музыку слушали? На собор смотрели?»