Поэт и переводчик Йехуда Альхаризи (1165–1225) стал предвестником популярного в Европе плутовского романа. С той разницей, что
свою книгу «Тахкемони» он написал рифмованной прозой, поставив тяжелейшую задачу перед всеми будущими переводчиками.
В арабской и еврейской литературе этот жанр получил название «макама» (араб. макаам, ивр. маком – место) – восходящая к
арабским источникам рифмованная плутовская новелла со стихотворными вставками, описывающая не связанные общим сюжетом приключения
рассказчика и его приятеля – умного обманщика и веселого пройдохи. По словам самого Альхаризи, «все притчи и рассказы, и
стихи/ я сочинил от имени Хеймана ха-Эзрахи./ Хевер ха-Кейни – главный мой герой,/ хоть никогда не жил ни тот и ни другой».
Законченная незадолго до смерти автора, «Тахкемони» по праву вошла в золотой фонд еврейской культуры, где почти восемьсот лет
остается уникальным явлением по диапазону и глубине охваченных тем, по насыщенности бесценным историческим материалом о еврейских
общинах разных стран, где бывал Альхаризи (от Испании до Месопотамии), и, прежде всего, по виртуозности владения древнееврейским
языком, на котором она написана.
Вступление к «Тахкемони» поражает гимном древнееврейскому языку, борьбу за чистоту и величие которого Альхаризи вел всю жизнь.
Название «Тахкемони», традиционно переводимое, как «ты умудряешь меня» (от корня «мудрость»), Альхаризи взял из ТАНАХА, где
говорится об одном из начальников личной стражи короля Давида – храбреце по имени Адино Эцниянин, который одним ударом поразил
восемьсот человек (2 Кн. Царств, 23: 8). О храбреце Адино сказано, что он заседал в Совете мудрецов («шевет тахкемони»).
В русском синодальном переводе, как всегда, получилась полная каша и путаница: глагол «йошев» (сидит, заседает) превратился в
несуществующее имя собственное Исбосеф, Тахкемони – в прозвище Ахаманитянин, а мудрецы – в еврейского поручика Киже.
Впрочем, сам Йехуда Альхаризи наверняка оценил бы такой юмор.
Работа над переводом книги «Тахкемони» продолжалась больше двадцати лет, и немалую лепту в нее внесла научный редактор –
крупнейший из ныне здравствующих специалистов по Альхаризи, Гита Менделевна Глускина, а также литературный редактор Софья Абрамовна
Тартаковская, которая скончалась в 2007 году, успев отредактировать двенадцать макам из пятидесяти и не переставая
верить, что эта книга будет опубликована.
И теперь, когда перевод «Тахкемони», наконец, вышел в свет, на этом сайте читатели смогут познакомиться с первыми страницами
одного из самых замечательных творений еврейского духа и мысли.
ВСТУПЛЕНИЕ
Вот тот поэт, познавший взлет и спад,
В поэзии воздвигший дивный град.
Слова его, как пламя, полыхали
В сей книге, побивая, словно град.
Поэт всю землю осветил стихами,
Когда зарю уже сменил закат.
Он сочинил нам пятьдесят макам
О разных чудесах на разный лад.
Все красноречье, что скопилось в мире,
Он вывел на невиданный парад.
Поэзия была его рабыней,
Хоть и другим служила для услад.
Не грифелем выписывал он строки,
А разумом, которым был богат.
В своей стране все покорил вершины,
В скитаниях спускался в самый ад,
Хотя еще вчера на небесах он
Парил, и сам Господь ему был рад.
Поэзии порвалось ожерелье.
Страна его была, как Божий сад,
Но он был изгнан из родного края,
И не было ему пути назад.
С тоской пределы родины покинув,
К стране Сиона обратил свой взгляд,
Йехуда бен-Шломо – так его звали,
А родиной его была Сфарад (1).
ИМЕНЕМ ТОГО, КТО ЧЕЛОВЕКУ ЗНАНИЯ ДАЕТ (2)
Кому от рождения мудрость дана,/ того и ведет за собою она./ Труд его облегчает,/ от злых людей оберегает,/ беседует с ним, предостерегает,/ и ни на миг его не оставляет./
Начнем же речь с хвалы Небесному Отцу,/ со славы нашему Творцу./ Все тайны мироздания объемля,/ Он создал и небо, и море, и землю./ Он приказал – они и сотворились./ Он повелел – они и появились./ Там, в небесах сокрыт от глаза Он,/ и там Его сверкает трон./
Он вездесущ, хоть и не видим глазом,
Он скрыт, хотя Его находит Разум.
Он близок всем. К Нему же нет путей,
Недостижим – но жив в сердцах людей.
Небесные тела Он сотворил,/ и там, среди планет, среди светил/ Он и живет. А с ним и серафимы,/ и души, что неутомимо/ поют хвалу Господним чудесам./ Там все знаменья, все секреты там,/ там и разгадки всяких тайн./ Едва небес достигнет Разум,/ тут остановится он сразу./ А, коль захочет он взглянуть на Божий Лик,/ все двери перед ним замкнутся в тот же миг./ Как сказано: «Доселе ты дойдешь,/ а далее ни пяди не шагнешь (3)./ Тебе запрещено Меня познать./ Меня ты можешь лишь искать»./
А души праведников, не расставшись с телом,/ уже к Творцу лететь собрались смело,/ как голуби в гнездо. Да крылья слабы,/ с тяжелыми телами им не сладить./ Но, лишь покинут бренные тела/ с одеждой вместе, что у них была,/ им из сокровищницы новую даруют./ Тут души воспарят, и возликуют,/ и освятятся в новом облаченьи/ Господним духом, под Господней сенью./ При виде Царского дворца/ они восславят нашего Творца./ Ведь сам Создатель душу сотворил,/ ее из тверди высек, оживил,/ и рядом с Ним росла душа, легка,/ не ведая ни злобы, ни греха./
Вот эту душу встретил ангел Божий/ у родника, что в день погожий/ виднеется с вершины Аманы (4)./ К себе он душу поманил/ и ей сказал:
– Забудь небесный дом и будь покорною рабынею у тела,/ оно – хозяин твоего удела!/
Тогда душа поодаль села,/ пока Господь не сотворил ей тела,/ и, как одежду, на себя надела тело,/ своим теплом его согрела,/ соединилась с ним навек./ Так появился человек./
Весь жар души в людей вдохнул Предвечный,/ тогда из ничего возникло нечто./ А сам Господь в сверкании огня,/ своим величьем землю осеня,/ звездою душу сделал,/ чтоб освещала она тело/ и чтобы вечно в нем горела./ Душа и тело связаны во всем,/ и пьют из чаши из одной вдвоем,/ и делят хлеба пополам ломоть (5),/ как повелел Господь./ Такой союз несокрушим./
Из света высшей той души/ сотворены и две другие: одна – в растениях, другая – в каждой твари./ А высшая душа, что ими правит,/ поставлена над ними госпожей./ Они служить ей рады всей душой./ И только Разум выше их,/ он, словно под хупой (6) жених./ Высоко над душой его жилище./ И только одного он ищет:/ соединиться с ней скорей. А коль душа невинна и чиста,/ он будет целовать ее в уста/ и наслаждаться с ней на брачном ложе,/ а после он душе поможет/ найти Господние пути,/ чтоб от греха ее спасти./ Из бездны к небесам душа взлетит,/ и там ее Всевышний приютит./
Наука вознесения души проста:/ коли она действительно чиста,/ то и без крыльев устремится/ в чертоги Божьи, словно в небо птица./ Но, коль она успела согрешить,/ то будет одиноко в бездне гнить./ И никогда в чертог не попадет,/ покуда очищенья не пройдет./ За все прегрешения будет наказана,/ если ослушалась Царева наказа она./ Пути к Небесному Царю не будет у нее,/ пока Он сам не позовет ее./ Когда утихнет Его гнев, и Он того захочет,/ тогда лишь можно ей предстать пред Царственные очи./
Вот для того душе Он Разум и послал,/ чтоб тот над нею крылья распластал,/ чтоб слепоту ей исцелил,/ и жажду ее ключевою водой утолил./
Всевышний сам глаза душе раскрыл,/ чтоб замолить грехи она сумела./ Так Мудрости родник душа узрела,/ его водою напилась,/ и тут же к Богу вознеслась./
За всю Господню благодать/ наш долг хвалу Создателю воздать,/ и день, и ночь к Нему взывать,/ и без конца Ему твердить:/ «Не может мир Тебя вместить./ Ты, Всемогущий, мир в себя вместил, а не наоборот!/
Ведь прежде, чем Ты дал нам небосвод,/ и даровал моря и горы,/ уже сидел в обители Ты горней./ Ведь Ты поведал сам:/ «Моей премудростью Я создал землю вам!»/
Всего в шесть дней весь мир Ты сотворил,/ и людям землю подарил./ Ты в небесах нашел уединенье,/ и там провел шесть дней творенья./
О, сколько душ постичь Тебя дерзали!/ Наивные! Они не понимали/ – все их усилья зря:/ ведь замыслы Небесного Царя/ вовеки никому не разгадать./ Нам не дано Тебя понять./ И кто б Тебя об этом ни просил,/ познать Тебя превыше наших сил./ К Тебе несутся наши голоса,/ Ты скрыт, но и у сердца есть глаза./ Всех ищущих Тебя узри и пожалей,/ и мы найдем Тебя в душе своей./
Услышь, Господь: мы все – твои рабы,/ и к одному Тебе мы шлем мольбы!/ Ты нам отчаяться не дай,/ от заблуждений нас уберегай./ И даже в языке избавь нас от ошибок./ Любой успех так суетен и зыбок,/ а посему одно у нас стремленье:/ как заслужить Твое расположенье./ Карая тех, кто во грехе погряз,/ Ты стрелы гнева Твоего на нас/ не направляй, Всевышний, каждый раз./ Нас защити и сохрани/ от всех врагов, от всякой западни./ Ты укажи в потемках нам пути,/ свет лика Твоего к нам обрати,/ и будем за Тобою мы идти./
Йехуда бар-Шломо бен-Альхаризи, да будет благословенна память его, говорит:
Искусный язык мне Господь даровал,/ чтоб я прекрасные макамы сочинял,/ и из жемчужин слов моих собрал/ для меценатов ожерелья,/ чтоб от печали выдумал я зелье/ и всем евреям подарил веселье./
Я сочиняю притчи и загадки,
Я в спорах уложу всех на лопатки,
На царство короную каждый стих,
Его украшу вышивкою гладкой,
Мозаикой из мыслей, а потом
Начну его разглядывать украдкой.
Стихом одежды века распишу,
Чтоб скрыть на них прорехи и заплатки.
Когда я спал, а в сердце все горело,/ и страсть в нем неуемная кипела,/ от сна меня вдруг Разум разбудил,/ да так сердито и спросил:/
– Эй, человек, ну как ты можешь спать,/ когда тебе пора вставать?!/ Тебе спасать Язык священный надо, его попрали блудные сыны,/ а ты все спишь да видишь сны!/ Живою водою священный Язык окропи,/ омой его раны, величье его укрепи!/ Ты это можешь, это в твоей власти,/ убей тех подлецов, что рвут его на части!/
– Увы, мой господин! – воскликнул я в ответ./ – На это у меня уже и силы нет./ Да и откуда взять мне сил,/ когда в скитаньях я всю душу иссушил!/ Кто я такой, чтобы, познав чужбины лик,/ мог вызволить священный наш Язык?/ И где уж мне такой добиться власти,/ чтобы овцу спасти из львиной пасти?/
– Но я с тобою, – Разум возразил,/ – чтоб ты народ свой вразумил./ Тогда и он увидит вмиг,/ как наш Создатель славен и велик./
Коснулся Разум уст моих,/ и пламя вспыхнуло на них./
– В твои уста, – сказал он, – слово я вложу,/ в поэзии тебя царем среди народов посажу./ А ты оплот невежества разбей,/ и храм познания построй для всех людей./
Всевышний дух мой укрепил,/ чтобы в сияньи Божьей благодати я наш Язык народу возвратил/ и людям нес светило знаний - ярчайшее из всех других светил./
Язык наш краше всех других. Слова его так ясны,/ разумны, высоки, прекрасны./ Невесте он под стать, что к свадьбе нарядили/ и тело миррой умастили,/ а стоит покрывало приподнять,/ как от невесты глаз не оторвать./ Сияет наш Язык, как эта дева,/ для нас же он - как жизни древо!/ Пред нашим Языком никто не устоит,/ он все другие языки затмит./
Язык наш исстари был, как вино для пира,/ им наслаждались праведники мира./ Сегодня неучи из нашего народа/ его сгубили, превратив в урода./ Негодники эти,/ а также их дети,/ к Языку безразличны,/ а посему они косноязычны./ Вот и пришла за грех расплата:/ им шлак достался вместо злата./
Язык наш вопрошает:
«Чем, скажите,/ я грешен так, что от меня все время вы бежите?/ В тот день, когда Бог к вашим предкам воззвал,/ Он сам не меня ли на помощь призвал?/ И так вы обошлись со мной за это?/ Забыли, что мной написал Он Скрижали Завета?/
Когда бы Господняя слава покоилась в Храме, как встарь,/ тогда я снова был бы словно царь/ и тайны Божьи смог бы вам поведать,/ и дал бы вам Его щедрот отведать./ Сыны же ваши, что меня презрели,/ в чужой язык влюбились и посмели/ меня покинуть, чтоб фимиам/ воскурять другим богам!»/ Они сказали: «Продадим его ишмаэлитам!»/ И наш Язык молитвы/ запродали на рынке в рабство./ Там и купил его язык арабский./ И растоптал,/ и растерзал,/ как хищный зверь его сожрал./
Презрели еврейский язык наши подлые твари,/ а сами язык возлюбили Агари (7)./ Влюбились в деву ту чужую,/ греха нисколько в том не чуя./ Тут и изведал наш народ,/ как сладостен запретный плод,/ как речь Агари многоводна,/ а Сарра, подобно реке обмелевшей, бесплодна./
Закралась мне в душу обида на их вероломство,/ когда я увидел, что Сарра бездетна, а у Агари большое потомство./
Поэтому я сил набрался,/ немедля в дальний путь собрался,/ чтоб Языку величие вернуть,/ его утешить, зачерпнуть/ из чистого его источника, чьи воды/ жажду утолят всего народа./ И пусть потекут из Священного Храма они,/ как в те незабвенные давние дни./
И вот я у источника стою,/ чтоб жажду утолить мою/ и Мудрости напиться: ведь она/ вкуснее всякого вина./
– О, сделай так, мой Боже, – я сказал,/ – чтоб Мудрости дочь я скорей повстречал!/ Пусть выйдет она мне навстречу,/ и я ей скажу: «Напои меня влагой твоего красноречья,/ что слаще нет на белом свете!». И она мне ответит: «Пей!/ Из уст моих сладость в свои перелей»./ Тогда уверен буду я,/ что воля в том была Твоя,/ что Ты мне милость оказал./
Только я это сказал,/ как вижу девушку, что по воду идет/ и на плече кувшин несет./
Не успел ее окликнуть я,/ как поцелуем она опьянила меня./ И шепнула: «Выпей-ка одним глотком/ и узнаешь, что мед с молоком под моим языком!»/
Ее спросил я:
– Где ты живешь и чья ты дочь?/
– Меня прогнали люди прочь,/ – ответила она. – Я сирота, хоть жив мой отец./ Он носил меня прежде, как царский венец,/ а теперь я у всех под ногами лежу./ Я – священная Речь. Ты во мне не признал госпожу?/ Если нравлюсь тебе, обручусь я с тобой,/ только должен во имя Господне пойти ты войной/ против всех, кто меня собирался убить,/ и великую славу мою должен ты возродить./ Пусть сегодня измучена я и изранена,/ но вновь меня прославит дом Израиля!/
Упал я на колени и Создателя/ благодарил, что мне решил Он дать ее./ Я перлы Псалмов в ее уши продел,/ стихов ожерелье на шею надел/ и с нею перед Богом обручился./ Тогда-то к нам Язык и возвратился./ Он с нами по велению Господнему./ Свой дух и силу передал Господь ему./
Вокруг родного Языка собрался весь народ/ и вслед за ним пошел в поход,/ чтобы невежество скорее победить,/ его оковы тяжкие разбить./
Язык наш нежный дан от Бога,/ он львиное сердце способен растрогать./ Когда ж он хлещет, как бичом,/ ему любой противник нипочем./ Он озадачит даже мудрецов,/ он исцелит слепцов,/ он воскресит и мертвецов речами,/ что полыхают яркими кострами./ От них то искры сыплются порой,/ то хлад исходит ледяной./ На нашем языке написаны рассказы,/ чьи герои врагов побивают всех сразу./
Но как бы я Язык священный ни любил,/ а все же первым, кто меня на труд сей вдохновил,/ был тот мудрец арабский и поэт,/ которому, поди, и равных нет,/ он песнями известен в целом мире./ Зовут его Абу-Мухаммед Аль-Харири (8)./ Поэтому/ с ним рядом не поэты мы./
Он по-арабски книгу написал/ чудесную. Хотя и не признал,/ что все ее красоты из Языка священного он взял,/ и все свои сюжеты из наших книг понабирал./ Любого из его стихов спросите без опаски:/ «Ты как попал в язык арабский?»/ И стих ответит, чуть краснея:/ «Меня украли у евреев!»/
Когда увидел его книгу я,/ то радость умерла моя:/ ведь всяк народ язык свой бережет,/ а наш Язык откуда сил возьмет?/ Он был прекрасен и силен,/ теперь же мертв, как Авель, он./ Не слава покрыла его, а позор,/ не украшения, а сор./
Коварный враг его поверг,/ и чудный свет его померк./ Ни гордости в нем, ни великолепья./ От царской роскоши остались лишь отрепья./ Над ним смеются неучи беспечно,/ мол, скуден он, и нет в нем красноречья./ И не понять им никогда,/ что скудость-то на деле – их беда./ Они же наш язык не понимают/ и потому напоминают/ того, кому закрыли бельма очи,/ а он уверен, что конца нет ночи,/ еще и солнце упрекает в том,/ не зная, что вина-то в нем самом./
Вот так и неучи: хоть зрячие, что толку,
коль тьма у них в глазах и только!
Пред ними манна, но ее не видят
Глупцы, со злости ссорясь и крича.
Пред ними воды райские, они же
От жажды умирают у ручья.
Невежды, коим нет числа,/ нанизывать решили словеса./ Они решили книгу Аль-Харири с арабского на наш Язык переложить./ Да, разве может волк с ягненком жить?/
Они за книгой Аль-Харири устремились,/ но ворота у них перед носом закрылись./ Так и стояли они у ворот,/ не понимая, где же вход./
Тогда я к Разуму воззвал. Его высоты мне открылись,/ и с них дожди обильные пролились./ Скала поэзии, уж как она тверда,/ но лишь коснулся – из нее ударила вода (9)./ Как только я к воротам подошел,/ так сразу скрытый вход нашел,/ и обо мне повсюду слух прошел./
Почуяв книги Аль-Харири ароматы,/ за мной сефардские (10) магнаты/ послали, чтоб ее скорее/ я перевел бы на язык евреев./ Я в просьбе им не отказал,/ и слово я свое сдержал./ Я эту книгу перевел стихами./ При звуках их любая боль стихает./ Перевести-то перевел,/ но в том покоя не нашел./ Мой дом покинул навсегда/ и странствовал я долгие года./ По всем дорогам я блуждал,/ на кораблях моря переплывал./ Повсюду оставаясь одиноким,/ я с Запада бежал и вот я на Востоке./
Тут стало ясно мне, как глупо я решил,/ как непростительно пред Богом согрешил,/ что книгу нашим Языком не сочинил,/ а стал рабом чужого слога./ Как будто нет для нас всех слов у Бога!/ Чужие виноградники стерег,/ а собственный-то и не уберег./
Тогда зарок себе я дал,/ что книгу Языком священным напишу, и написал./ Она им осияна./ Она для алчущей души, как для голодных - манна./
Всевышнему решил воспеть я оду/ и показать Его любимому народу,/ чье зрение и разум помутнели,/ как наш Язык красив на самом деле./ И всякий, кто захочет насладиться/ его красой, в ручьях его омыться,/ его нектаром допьяна упиться/ и с ним не ведать никаких невзгод,/ тот россыпи жемчужные найдет/ в его звучанье, пенье райских птиц,/ цветов благоуханье, блеск зарниц,/ и дев танцующих, поющих,/ играющих, ликующих, влекущих,/ да сочиняющих стихи/ – все про любовь и про грехи./
Полны те строки крови – не воды:/ моих раздумий горестных плоды./ В поэзии же все они – девицы,/ и не успел никто на них жениться,/ и даже не согрел их ложе./ Их аромат так сладостно тревожит,/ их звуки душу бередят,/ они и мертвых пробудят./
Собрал я в эту книгу много притч/ и, красноречью бросив клич,/ его в помощники призвал,/ и с ним всю книгу написал./ Загадок много сочинил,/ стихи к друзьям в нее включил,/ поэмы, гимны, оды,/ не позабыл и прожитые годы,/ наследья мудрецов и пылкости юнцов,/ военные победы и царские обеды,/ обманы и утехи,/ разгулья и потехи,/ по мертвым поминанья,/ с живыми расставанья,/ любовную отраду,/ стихи Творцу в усладу,/ чтоб эта книга стала садом,/ где каждый с пользой время проведет/ и где плоды любые он найдет./
Отыщет каждый в ней свое: благочестивый – назиданье,/ молитвы, послушанье, покаянье./ А кто от благочестия далек,/ найдет мирской услады уголок./ Невежда и глупец, и стар и млад/ – пусть все приходят в этот сад./ Тут поученье для глупцов, смекалка – для детей,/ а мудрый станет здесь еще мудрей./ А если охота читать не пропала,/ то в книге полезных советов немало:/ как в обществе себя вести/ и как болезни извести./
А у поэта, что плетет стихи-уродцы/ и роет только мелкие колодцы,/ где воды горше, чем гнилые фиги,/ откроются глаза от этой книги,/ и Бог ему укажет путь,/ как сладость той воде вернуть./
Тот, кто захочет вкусный хлеб испечь,/ найдет мешок с мукой и печь,/ оливковое масло есть в бутыли,/ чтоб Божье слово люди не забыли/ и помнили его во все века./ Да не иссякнут масло и мука./ Любого гостя примут здесь сердечно,/ ведь этот дом благословен навечно,/ и хлеба в нем полно, и мест./ Пусть всяк, кто голоден, сюда придет и ест! (11)/
А сколько пользы эти строки принесут/ собратьям нашим, что в изгнании живут – от Вавилона до Сфарада./ Им всем давно учиться надо/ Язык священный понимать./ Всем, кто на нем ни разговаривать не может, ни читать./ Поможет эта книга и заблудшим/ найти свой путь, Язык узнав получше./ От слепоты избавятся невежды/ и, наготу увидевши свою, сошьют из слов моих роскошные одежды,/ и пояса себе сплетут/ из тех стихов, которых много тут./
Из книги же того ишмаэлита не взял я ровно ничего,/ мне ни к чему слова его./ Ну, разве что, забыв, я что-то прихватил нечаянно/ или сюжет его случайно/ я, не заметив, перенял,/ хотя о том и не подозревал./
Всю эту книгу сам я сочинил,/ и чтоб никто скандал не учинил,/ чтоб упредить любые пересуды,/ я говорю: стихи мои новы, и все они исходят от Йехуды./
Я книгу разделил на пятьдесят макам. И каждая свободна от пороков/ и говорит на Языке пророков./ Все притчи и рассказы, и стихи/ я сочинил от имени Хеймана ха-Эзрахи./ Хевер ха-Кейни – главный мой герой,/ хоть никогда не жил ни тот и ни другой./ Я вам скажу, секрета не тая,/ они - всего лишь выдумка моя./
Я каждого читателя молю:/ коль, книгу прочитав мою,/ найдет он искаженья слога,/ пускай меня не судит слишком строго,/ ведь человека нет на свете белом,/ который хоть бы раз не согрешил, пусть словом или делом./ В трудах гаонов (12) да и там изъяны можно отыскать,/ так где уж нам огрехов избежать!/
А Тот, кто людям знанье дарит,/ пусть от ошибок нас избавит/ и всех на верный путь наставит./ Да будет Он с нами на этом нелегком пути,/ и сбудутся наши желанья, и легче нам будет идти./
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Сфарад (ивр.) – Испания.
2. Имеется в виду Бог, т.е. «Именем Господа». Так обычно начинались любые сочинения в средние века.
3. Реминисценция библейского выражения «Доселе дойдешь, а не далее, и здесь предел надменным волнам твоим» (Иов, 38:11). Так Бог обращается к морю.
4. «Со мной с Ливана, невеста со мною с Ливана приди! Взгляни с вершины Аманы…» (Песнь Песней, 4:8)
5. … пьют из чаши из одной вдвоем, и делят хлеба пополам ломоть – 2 Кн. Царств, 12:3 «… от хлеба его она ела, и из его чаши пила».
6. Хупа (ивр.) – свадебный балдахин из бархата на четырех шестах. В расширенном смысле – еврейская свадьба.
7. Агарь – служанка и наложница Авраама (Быт. 16:1,4; 21:14), мать Ишмаэля (Исмаила), родоначальника арабов.
8. Касим ибн Али аль-Харири (1054-1122) – крупнейший писатель арабского средневековья.
9. …но лишь коснулся – из нее ударила вода – аллюзия к Господнему чуду в пустыне, когда Моисей ударил посохом по скале и из нее пошла вода (Исх., 17:6).
10. Сефардские – испанские. См. прим.1
11. Пусть всяк, кто голоден, сюда придет и ест! – досл. «Каждый, кто голоден, пусть войдет и ест…» (Пасхальная Аггада).
12. Гаон (ивр.) – гений, а также величие, гордость. В Древнем Вавилоне – титул главы еврейской академии, сегодня – почетное звание великого раввина.